Письмо М. А. Бакунину и А. П. Ефремову - Письма (1831-1849) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

27, 28, 29 августа (8, 9, 10 сентября) 1840. Мариенбад

I. T_u_g_e_n_e_v_i_i a_d a_m_i_с_о_s

B_e_r_o_l_i_n_e_n_s_e_s.

E_p_i_s_t_o_l_a q_u_i_n_t_a.

8-го сентября 1840-го года.

Мне очень досадно, что я с собой не взял Гомера. Как было бы мне отрадно скитаться в сосновом лесу и читать о битвах der lanzenkundigen Manner! Душа желает поплавать в эпическом море. Das erste Kunstwerk eines Volks, das Wiederleben im Gesange seiner Vergangenheit. II какой народ - какие образы! А у меня был же и сиротеет теперь на полке милый Фосс1. Совсем из ума тогда вышло.

Как для меня значителен 40-й год! Как много я пережил в 9 месяцев! Вообрази себе - в начале января скачет человек в кибитке по снегам России. В нем едва началось брожение - его волнуют смутные мысли; он робок и бесплодно-задумчив. С ним едет толстый человек, секретарь посольства, пробивший по-своему себе дорогу, человек рассудка - и желудка, попавший в милость, поверхностно насмешливый, хранящий как последнюю святыню - сентиментальное поклонение Шиллеру, презирающий философью и честолюбивый - впрочем, добрый, родной (Кривцов). Человек, легко примиряющийся с любым разрешением сомнений, но упрямый по слабости, профан в художестве2. Они едут - расстаются в Вене. Молодой человек остается десять дней в жирной столице Австрии и приезжает в Италию, в Рим.-- В Риме я нахожу Станкевича. Понимаешь ли ты переворот, или нет начало развития моей души! Как я жадно внимал ему, я, предназначенный быть последним его товарищем, которого он посвящал в служение Истине своим примером, поэзией своей жизни, своих речей! Я его увидал - и прежде, еще непримиренный, я верил в примирение: Он обогатил меня тишиной, уделом полноты - меня, еще недостойного... Я видел в нем цель и следствие великой борьбы и мог - отложивши ее начало - без угрызения предаться тихому созерцанию мира художества: Природа улыбалась мне. Я всегда живо чувствовал ее прелесть, веяние бога в ней; но она, прекрасная, казалось, упрекала меня, бедного, слепого, исполненного тщетных сомнений; теперь я с радостью протягивал к лей руки и перед алтарем души клялся быть достойным жизни! Перед одним человек безоружен: перед собственным бессилием - или если его духовные силы в борьбе... теперь враги мои удалились из моей груди - и я с радостью, признав себя целым человеком, готов был с ними вступить в бой. Станкевич! Тебе я обязан моим возрождением: ты протянул мне руку - и указал мне цель... и если, может быть, до конца твоей жизни, ты сомневался во мне, пренебрегал меня, быть может - что я заслужил моими бывшими мелочами и надутыми порывами - ты теперь меня всего знаешь и видишь истинность и бескорыстность моих стремлений. Благодарность к нему - одно из чувств коего сердца, доставляющих мне высшую отраду.-- Я приехал в Берлин, предался науке - первые звезды зажглись на моем небе - и, наконец, я узнал тебя, Бакунин. Нас соединил Станкевич - и смерть не разлучит. Скольким я тебе обязан - я едва ли могу сказать - и не могу сказать: мои чувства ходят еще волнами и не довольно еще утихли, чтобы вылиться в слова. Покой, которым я теперь наслаждаюсь - быть может, мне необходим; из моей кельи гляжу я назад и погружен в тихое созерцание: я вижу человека, идущего сперва с робостью, потом с верой я радостью по скату высокой горы, венчанной вечным светом; с ним идет товарищ, и они спешат вперед, опираясь друг на друга, а с неба светит ему тихая луна, прекрасное - знакомое - и незнакомое явление: ему отрадно и легко, и он верит в достижение цели.

9-го сентября.

Я, кажется, в прошедшем письме {Далее зачеркнуто: терял} тратил очень много лишних слов: я мог ограничиться примером рыбы. Философическое убеждение каждого есть его создание, и если в искусстве нельзя создать ничего без дисциплины, тем более в философии, где средство и цель нераздельны и движутся в духовном мире, wo die Vernunft aus dcm Verstand, der Geist aus der Vernunft hervorbricht und der in unserer Tiefe lebende Gott in unser ganzes Wesen iiber-geht. Wie kann man da die Vermittlung des Denkens laug-nen! Und des reines Denkens, da wir ja das hochste Denkende, die Idee, Gott in uns erschaffen sollen. Was haben die Neoschellingianer? Gott als eine tiefe Aspiration der Seele, eigentlich ein Abstractes an dem sie bunte Traumereien anhangen. Eine philosophische Ueberzeugung fassen ist das hochste Kunstwerk - und die Philosophen sind die grossten Meister und Kiinstler. Eigentlich hort hier die Kunst auf - Kunst zu sein - sie lost sich auf in der Philosophie {Далее зачеркнуто: Знаешь ли ты}.

Случалось ли тебе сорвать долгую ветвь камыша или распуколку розы, сдирать его скатанные оболочки и всё находить другие, всё белее и мягче, всё теснее скатанные, и с радостью доискиваться последнего, сокрытого зерна. Я в детстве часто трудился подобным образом и досадовал и задумывался, видя, что последние оболочки так тонки и нежны, что отодрать их невозможно. Вот образ философической системы. Но ты будь терпелив, дай расцвести цветку, и ты будешь любоваться его изящной формой, наслаждаться его запахом и перечтешь все его распустившиеся листики и тычинки.

Michel! нам надо будет заняться древними языками. Нам надо будет работать, усердно работать в течение зимы. Я надеюсь, мы проведем ее прекрасно. Университет, занятия,-- а вечером будем сходиться у твоей сестры3, ходить слушать хорошую музыку, составим чтения; Вердер будет к нам приходить. Постой, дай перечесть, сколько месяцев наслаждения - с 1-го октября по 1-е мая - 7 месяцев, 210 дней! Весной я должен ехать в Россию - непременно. Но осенью я снова возвращусь4. Ты дай мне письма к своим: как я желаю хоть видеть их. Скажи им обо мне как о человеке, который тебя любит; больше ничего5. Ты не поверишь, как я счастлив, что могу, говорить тебе - ты. У меня на заглавном листе моей энциклопедии написано: "Станкевич скончался 21-го июня 1840 г.", а ниже: "я познакомился с Бакуниным 20 июля 1840 г."6. Изо всей моей прежней жизни я не хочу вынести других воспоминаний {Правда, было бы жаль и других: но те имеют смысл исторический,} У меня всего было 2 друга - и первого звали Michel7. Он умер; мы с ним вместе росли, вместе дожили до 18 лет - и он умер. Но ты будешь жить - и я буду жить и, может быть, оба - недаром. Прощай.

10-го сентября.

Потребность сатирической драмы после трилогии греков беспощадно обнаруживает человеческое сердце, и последним впечатлением афинянина, выходящего из театра, было злобное, желчное веселие, в котором вяли все прекрасные восторги, волновавшие его душу во время представления трилогии 8, и сам он смеялся над своим священным ужасом. Оставив в стороне несоразмерность сравнения, Я чувствую теперь непреодолимую потребность остриться и тешиться, и хотя мне подобные любезности никогда не удаются, я намерен испытать твое терпение и великодушие Ефремова следующей нелепостью:

"Н_е_ч_т_о, или: Ч_е_м_о_д_а_н9, или: и т. д.

Сцена в небе. Ворота рая. Привратник, св. Петр, (йгат. (Входят Бакунин и Тургенев и несут большой, довольно длинный чемодан).

Т. Ба! Да мы у ворот рая! Б. Разумеется, вот и св. Петр. Т. Какой красный нос у Петра! (Чемодан шевелится). Угомонись! Остряк! Не пронести нам его, Бакунин. Б. Авось... (Петр просыпается). П. Что вы за люди? А! Знаю вас! Прошу не болтать лишнее - на что мне ваши имена? Я знаю вас - мы всё знаем. Впущу, впущу. (Глядя через плечо). Бог знает, что с нашими господами подеялось - впускают сорванцов, безбожников, молокососов... Эх! кабы мне... Б. Но... П. Перестань болтать, дружок: приучайся уважать старших. (Отворяет дверь). Ну, входите, что ли? (Увидя чемодан). Это что у вас? В. Чемодан. П. Вижу, что чемодан. Да на что? Б. Как на что? Тут наши платья... П. Вздор! У нас вы на казенном иждивении. Т. Старое белье. (Чемодан шевелится с негодованием). Б. Книги... В скучный час не худо. П. В скучили час... То-то ваша братья, молокососы... В скучный час! Отчего ж я не скучаю? И бога-то я не вижу, всё сижу у дверей да любуюсь на грешные рожи... Вздор! Вы плутуете. Откройте чемодан. (Чемодан от страха сжимается). Б. (С большим жаром). Помилуйте! как можно? Какие мы плуты! Этот чемодан - очень невинный чемодан. Извольте посмотреть. (Катает, гнет чемодан во все направления - свертывает кольцом и т. д.). Можно ли тут быть человеку? П. (Щупает чемодан). В самом деле - мягко! Чрезвычайно мягко! приятным образом мягко! Хе! хе! хе - хорошо бы... очень мягко! (Садится на чемодан). Вы позволяете? Т. С большим удовольствием. П. (С отрадой). А-а-а... старым костям любо. Друзья мои, будьте благодетелями. Подарите мне ваш чемоданчик: судите сами - сидишь, сидишь у дверей на ступеньке... с вашего позволения, неприятно. Потешьте старика! Т. (Глядя на Б.). И не знаю... Как ты... Б. (Глядя на Т.). Куда ни шло... а впрочем... П. Удивительное дело! Отроду покойнее не сиживал - потешьте... (Петр с визгом вскакивает и, держась одной рукой за некоторую часть тела, отбегает и с испугом оглядывается. Из чемодана торчит красная, всклокоченная голова Ефремыча и щелкает зубами. Бакунин и Тургенев проворно подхватывают чемодан и вбегают в царство небесное). Б. (Ефремову). Это что за нелепость? Е. (Ухмыляясь). За неимением остроты. Слышен голос Петра: "Контрабанда! контрабанда!".

Вот тебе пример, до чего может дойти во мне нелепость.

Вот мой план: я остаюсь здесь до 20-го. На возвратном пути в Дрезден посещаю Саксонскую Швейцарию. 24-го я в Дрездене. 28-го на пароходе в Лейпциге, 30-го езжу в Halle и обратно. 1-го еду в Берлин. 2-го октября - я с вами, разумеется, если всё будет благополучно. Хотелось бы съездить из Лейпцига в Веймар на два дня... Но л так желаю быть скорее в Берлине10. Увижу, увижу...

Сегодня вспомнил мой перевод песенки Clarchen в "Эгмонте". Сообщаю. Ты спросишь: Warum? Denn... Так. Не то чтоб я считал его удачным - а так, просто так, вследствие того, что я тебе без малейшего зазрения совести пишу тебе {Так в подлиннике.} только то, что мне в голову входит или в голове проходит.

Одной лишь любовью Блаженна душа.

Радостей, Горестей, Дум полнота!

Стремленье, Томленье, И мук череда!

То неба восторги, То смерти тоска...

Одной лишь любовью Блаженна душа...11 Я придумал нечто вроде музыки на эти слова и пел их целый день. Как они далеки от оригинала, я чувствую глубоко - да что мне за дело. Das deutsche Lied klingt in mir, wenn ich dieses singe: но мне приятно, что я, русский, выражаюсь тогда по-русски. Вот всё.

Прощай, милый Бакунин; прощай, милый Ефремыч.

10-го сентября {Было: августа} 1840-го года.

Мариенбад.

Ив. Тургенев.

Варваре Александровне мой поклон. Сашу за меня поцелуйте.

М. А. БАКУНИНУ И А. П. ЕФРЕМОВУ

3, 8 (15, 20) сентября 1840. Мариенбад

Мариенбад 15 сентября 1840.

<center><img src="t01_02.jpg"><center> Вот, друзья мои - эмблема жизни вашего друга. Капля воды, падающая в бочку, и еще капля, и еще капля... (Без растолкования вы бы не поняли) бульк... бульк... бульк... и т. д. Целый день никого не видишь, кроме доктора, служанки Peppi, домашнего раба и моих любезных уток. Их всего 11; я им дал разные названия. Одну, жирную, хромую, с большим зобом и вообще важной наружности назвал Ефремычем; другую - маленькую, вертлявую, охотницу помахивать хвостиком - Скачковым; третья, худая, длинная, беспрестанно бегает, вытянув шею и ковыляя - за мухами - точно ты - Бакунин; преглупого серого селезня с зеленым носом окрестил Погребовым1. Так текут мои дни - и-дил-ли-чес-ки. Идиллия, как сухой творог, не идет в горло мне. Читать и много писать почти не могу: глаза болят и голова туда же. Сочиняю умственно эпиграммы на Ефремыча: не удаются. Вообще значительно поглупел. Доктор уверяет про мою болезнь, что она "wohltatige Krisis"; я смотрю ему в глаза и думаю: "Ах ты........!". А он улыбается.

Так на свете всё превратно! - Я вру.

У нас в деревне был (прежде, теперь сгорел) огромный дом2. Нам, детям, казался он тогда целым городом. В нашей части (в нашей комнате) стояли запыленные шкафы домашней работы черной краски с стеклянными дверцами: там хранились груды книг 70-х годов, в темно-бурых переплетах, кверху ногами, боком, плашмя, связанных бючевками, покрытых пылью и вонявших мышами. Мне было лет 8 или 9. Я сговорился с одним из наших людей, молодым человеком, даже стихоплетом, порыться: в заветных шкафах. Дело было ночью; мы взломали замок, и я, став на его плечи, исцарапавши себе руки до крови, достал две громады: одну он тотчас унес к себе - а я другую спрятал под лестницу и с биением сердца ожидал утра. На мою долю досталась "Книга эмблем" и т. д., тиснения 80-х годов, претолстейшая: на каждой странице были нарисованы 6 эмблем, а напротив изъяснения на четырех языках. Целый день я перелистывал мою книжищу и лег спать с целым миром смутных образов в голове. Я позабыл многие эмблемы; помню, напр.: "Рыкающий лев" - знаменует великую силу; "Арап, едущий на единороге" - знаменует коварный умысл (почему?) и прочее. Досталось же мне ночью! единороги, арапы, цари, солнцы, пирамиды, мечи, змеи вихрем крутились в моей бедной головушке; я сам попадал в эмблемы, сам "знаменовал" - освещался солнцем, повергался в мрак, сидел на дереве, сидел в яме, сидел в облаках, сидел на колокольне и со всем моим сидением, лежанием, беганием и стоянием чуть не схватил горячки. Человек пришел меня будить, а я чуть-чуть его не спросил: "Ты что за эмблема?". С тех пор я бегал "Книги эмблем" пуще черта; и даже в прошлом году, бывши в Спасском, взял ее, в руки с содроганием3. Г-ну Серебрякову4 (он после бежал и теперь отличается на Кавказе) досталась "Россияда"! Хераскова. О "Россияда"! и о Херасков! Какими наслаждениями я вам обязан! Мы с Леоном уходили каждый день в сад, в беседку на берегу пруда и там читали - и как читали! или правильнее: он читал - и как читал! сперва каждый стих скороговоркой, так себе - начерно; потом c ударением, с напряжением и с чувством - набело. Немного пестро - но приятно. Я слушал - мало! внимал - мало! обращался весь в слух - мало! - и классически: пожирал - всё мало! глотал - всё еще мало! давился - хорошо. Леон был человек вежливый и предлагал мне книгу - но я отказывался. Читать скороговоркой я мог не хуже его; но я не надеялся достигнуть торжественности его возгласов5. Притом же он несколько говорил в нос, что в то время, особенно при произношении буквы О, мне весьма нравилось - и пел на крылосе чахоточным тенором, приводившим в восторг соседа нашего, кривого Чайкина. Уверяю вас, что я не прибавляю ни одной прикрасы - "ein Werdender wird immer dankbar sein". Но возвратимся "a nos canards". Хочу вам слегка упомянуть имена остальных 7: Офицер, Москва, Шеллинг, Моя будущность, Николай Павлович, Небо Италии и Шварц. Изъяснение, если потребуете, в будущем письме.

Это письмо было начато 15-го поутру - а вечером я получил твое письмо, Б<акунин>6: ты можешь судить по моим письмам, как оно меня поразило и взволновало; но как брошенный камень не морщит поверхности болота (гётевское сравнение), так и твое письмо с его следствиями, тревоживши меня целые два дня и две ночи; - улеглось на мягком, кашеподобном дне моей жизни. От скуки, признаюсь, беру перо и германидоротеизирую7. Как тебе нравится мое новое словцо? - Слушай: a la Karamsin:

"Чувствительные души! примите меня в ваш священный врут! я нашел друга - и проливаю радостные слезы; я нашел друга - и благодарю премудрое провидение..." и т.д. "О друг мой,-- сказал я, обливаясь горячими слезами", и т. д. "Мы обнялись и смешали наши слезы" и т. д. - Странная участь слез, подумаешь! Их глотают как вино, мешают как лекарство, проливают как воду, удерживают как лошадей; поливают, обливают, заливаются, истекают слезами; они катятся градом, потоками, даже реками; слезы радостные - слезы горестные, слезы горькие - слезы сладкие, слезы раскаяния - слезы умиления, слезы утешительные - слезы восхитительные, слезы - жемчуги, слезы - алмазы, слезы кровавые - слезы обильные, о слезы, слезы, сле-е-езы, молите бога за нас!

Мною найденный друг - пес, или, пожалуй, собака. Он небольшого росту и очень жирен, но, вопреки обыкновению собак подобного разряда, ласков и снисходителен. Я назвал его Филантропом, потому что во всем Мариенбаде он единственное создание, изъявляющее ко мне сожаление, несколько оттененное нежностью. Утки мои очень любезны, как утки (немец сказал бы qua утки); но до нынешнего дня, несмотря на мои приношения, разделяют мнение обо мне Н. Г. Фролова. Моя хозяйка толстая особа - впрочем, с виду не злая: но где ей до меня. У ней 6 детей (она 7 лет замужем), а седьмой - причиной довольно значительного округления ее стана, довольно похоже на парус, наполненный... дыханием ветров. Дети ее,-- но погодите:

<center><img src="t01_03.jpg"><center> легко рисуются, и за то спасибо. Гамалистика состоит из служанки Peppi; сверх того процветают: служанка-грыб и босоногий женский индивид, deren Individualitat ich bis jetzt noch nicht mir anzueignen im Stande war. Был да сплыл юноша, прозванный мной "der junge hoffnungsvolle Kellner aus Prag" - наш брат, славянин, который надувал меня mit einer bewunderungswurdigenVirtu-ositat. Хозяин - гусь8. Я перестаю писать - ибо чувствую свою глупость.

20-го сентября.

Друзья мои, скачка! скачка! Немецкий клеппер и русская кляча! Бакунин назначается судьей, Ефремов жокеем! Без иносказаний, вследствие глупости, лишающей меня возможности написать вам порядочное письмо, сообщаю вам два стихотворения: моего произведения. Советую вынуть носовые платки, ибо трогательно.

Динь-динь-динь-динь. - Начинайте.

Немец Ich lag im hochgewachs'nen dunklen Kraute, Es duftete so lieblich rings umher:

Der Feisen stieg steil abwarts, der ergraute - Es schillerte weithin das griine Meer.

Vom Suden kamen Schwane hergezogen - Im Eichenlaub leis wispelte der Wind...

Ich dacht' an sie - an sie die ich betrogen Und weinte wie ein Kind.

- --- Die Sonne schien: und tausend zarte Fadchen Von Halm zu Halm - sie wehten her und hin; Es war so schon; doch das verlass'ne Madchen, Es kam mir nicht, es kam nicht aus dem Sinn.

Das Herz zeri'loss in tausend heisse Thranen - Ich wusste nicht wie's enden konnte gar - Und mich ergriff ein machtig dringend Sehnen Nach dem, was langst entschwunden war.

- --- Als ich zog hin, wie war sie bleich und traurig!

Wie bitter still verschlossen war ihr Mund!

Es wurde Nacht - der Wind blies dumpf und schaurig; Ich fuhlte wohl - ihr Herz war blutend wund.

Sie wusste nicht - was sagen und was lassen; Es zitterten die Lippen ihr so sehr; Sie liebte mich - und konnte sich nicht fassen; Ich liebte sie nicht mehr.

- --- Was ich ihr sagt' im Scheiden - langst vergessen Ist es von mir; doch war's kein freundlich Wort.

Ich war vergniigt und frohlich - ja vermessen; Und leichten Sinn's und muthig zog ich fort.

Aus meiner stillen Ode zog mich machtig - Ein Heer von Jugendtraumen, bunt und licht:

Ich dachte nicht {Вписано над строкой как вариант и не зачеркнуто.} Und ich vergass - die Zukunft schien so prachtig - Ob - eines Madchens Herz brach - oder nicht.

- --- Doch als mein Fuss beruhrte meine Schwelle - Da brach es los in herber Quai und Lust; Sie lief mir nach mit wilder Liebesschnelle Und hielt mich, heftig weinend.

Durch die Brust Erinn'rung zuckte wie verklung'ner Lieder Gelinder Nachhall, da sie mich umfing - Doch was entschwand, das kehrt ja niemals wieder {Что было, то не будет вновь.} - Ich kusste leis die Stirn' ihr und ich ging.

- --- Und hatt' ich das - о! hatt' ich das geschworen In jener schonen, ewig-schonen Nacht - Als taumelnd fast, liebtrunken, und verloren Sie gab mir hin der jungen Glieder Pracht?

Ach unter meinen Thranen, meinen Kussen Blieb sie so stumm - ich schwur: sie sah mich an - "Auch du wirst mich noch einst verlassen mussen"...

Und ich - ich hab's gethan!

- --- Und jetzt... da jeder Hoffnung ich entsage, Da von dem Kampf ich kehre: matt und wund - Mit bitt'rei Reu gedenk' ich jener Tage Des lieben Kinds und mancher gold'ner Stund.

Veigessen hat sie mich!.. О Gott, verwehr'es!

Doch ich verdien's - was deine Hand mir bot - Stiess ich zuruck... Ich lieg am Rand des Meeres Und wunsche mir den Tod.

1839.

Русский Вы говорили мне - что мы должны расстаться - Что свет нас осудил - что нет надежды нам; Что грустно вам, что должен я стараться Забыть вас - вечер был; по бледным облакам Плыл месяц; тонкий пар лежал над спящим садом; Я слушал вас, и всё не понимал:

Под веяньем весны, под вашим светлым взглядом - Зачем я так страдал?

- --- Я понял вас: вы правы - вы свободны; Покорный {Вместо покорный было начато: послу<шный>} вам иду - но как идти, Идти без слов, отдав поклон холодный, Когда нет мер томлениям души?

Сказать ли, что люблю я вас... не знаю; Минувшего мне тем не возвратить; От жизни я любовь не отделяю - Не мог я не любить.

- --- Но неужель всё кончено - меж нами Как будто не бывало милых уз!

Как будто не сливались <мы> {В подлиннике ошибочно: не} сердцами - И так легко расторгнут наш союз!

Я вас любил... меня вы не любили - Нет! Нет! не говорите да! - меня Улыбками, словами вы дарили - Вам душу предал я.

- --- Идти - брести среди толпы мне чуждой И снова жить, как все живут; а там Толпа забот, обязанности, нужды - Вседневной жизни безотрадный хлам.

Покинуть мир восторгов и видений, Прекрасное, святое сердцем понимать, {Было: Прекрасное - всем сердцем - понимать,} Не в силах быть - и новых откровений Больной душе печально ждать - ----- Вот что осталось мне - но клясться не хочу я, Что никогда не буду знать любви; Быть может, вновь - безумно - полюблю я, Всей жаждой {Было Всей правдой} неотвеченной души.

Быть может - так; но мир очарований, Но божество, и прелесть, и любовь - Расцвет души, и глубина страданий Не возвратятся вновь.

- --- Пора! иду, но прежде - дайте руки - И вот конец и цель любви моей!

Вот этот час - вот этот миг разлуки...

Последний миг - и ряд бесцветных дней, И снова сон, и снова грустный холод...

О мой творец! не дай мне позабыть, Что жизнь сильна, что всё еще я молод, Что я могу любить!

1840.

Как вполовину набитый чемодан - сено, втыкаю я здесь следующее колено:

К А. Н. X.9 Луна плывет над дремлющей землею Меж бледных туч, Но движет с вышины волной морскою Волшебный луч.

Моей души тебя признало море Своей луной; И движется и в радости и в горе Тобой одной.

Тоской любви и трепетных стремлений Душа полна; И тяжко мне; но ты чужда смятений, Как та луна.

Ну, Sir Michael Cassio10, решай! И напиши мне, насколько кто кого обскакал, на полноса, на две головы и т. д. Немец - вершком выше, но немного чувствителен, русский храбрей. Ефремову дай от меня на водку за работу.

Окончательно расскажу вам очень милую сказку (я ее прочел в "Romantisches Deutschland"11). Св. Бернгард особенно отличался ревностью к божьей матери, и именно к одному чудотворному образу. И образ ему благоволил. Однажды наш старик засуетился в келье и пришел поздно. А богородицын образ не удержался и спросил: "Bernharde, cur tara tarde?". Старик нахмурился и проворчал сердито: "Taceat mulier in ecclesia". Богородица прикусила язычок и молчит даже до наших болтливых дней.

Прощайте, друзья, и не взыщите, если надоел. Слава богу, до сих пор от вас худых писем нет. 2 письма из России, с адрессом руки драгоценного Ефремыча, получил12. Здоровье мое слегка поправляется. Addio.

И. Тургенев.