С. А. Миллер - Письма (1850-1854) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

12 (24) октября 1853. Спасское

С. Спасское.

12 октября 1853 г.

Недавно писал я к графу Т<олстому>1, любезная Софья Андреевна (не знаю, почему мне хочется писать вам по-русски), и он, вероятно, показал вам мое письмо - а теперь пишу прямо к вам, хотя боюсь, что вас уже нет в деревне.

Я очень рад тому, что вы меня не забываете, и одна из самых приятных моих надежд - встретиться когда-нибудь с вами; я убежден, что мы сойдемся как старые друзья,-- и мне очень будет весело узнавать вас более и более - но судить об вас - как вы пишете - это дело конченное и решенное. Я знаю, что вы так же добры, как умны и милы - доброта звучит в вашем голосе и светится в ваших глазах. Когда-нибудь расскажу вам, почему наше знакомство так скоро прекратилось - если только это займет вас, а главное - если мы увидимся не слишком поздно. Нынешней зимой меня в Петербурге не будет2, а дальше - не знаю, у меня нет духа загадывать за год вперед. Но очень было бы нехорошо, если б мы не скоро встретились - жизнь коротка - приятных людей так мало, и те так разбросаны... В уединении, когда бесцветные дни однообразно и быстро скользят друг за другом, как дождевые капли осенью но стеклам - всё это чувствуешь живее. И здесь есть люди любезные и порядочные - но знаете ли, что бывает? Сперва обрадуешься им, потому что не ожидал встретить даже и таких - а потом... а потом ездишь к ним только для того, чтобы видеть человеческое лицо - и, пожалуй, поскучать вместе.

Всё это еще ничего, когда занят исполнением какого-нибудь труда, литературного или другого - но в последнее время я поневоле должен был, говоря возвышенным слогом, взять сам в руки бразды правления3, и эти занятия, по непривычке, меня утомляют и не дают думать о другом. Всё это перемелется - мука будет - конечно; но пока приходится иногда плохо.

Я теперь подвергаюсь еще одному лишению - жена г-на Тютчева, который жил у меня, очень хорошо играла на фортепианах - в ней было много музыкального чувства - вместе с своей сестрой она разыгрывала в четыре руки Бетховена, Моцарта, Мендельсона, Глука, Гайдна,-- теперь это всё прекратилось. Я составлял обыкновенно программы наших маленьких концертов - и могу сказать, что они выходили иногда очень удачны. У меня есть сосед в пятнадцати верстах с музыкальными наклонностями - его сестра даже очень бойко играет на фортепианах,-- но сухо, холодно и с треском, словно барабанщик4. Она не может заменить мне г-жу Тютчеву. А для меня - музыкальные наслаждения выше всех других. Хорошо ли вы знаете Глука? Помните его арию из "Ифигении": "О, malheureuse Iphigenie" - или схождение в ад Орфея?5 Рекомендую вам также мало известную сцену из "Армиды"6 - между Армидой и богиней ненависти, к которой она приходит, чтобы искоренить из сердца свою любовь к Ринальду. Это одна из самых удивительных вещей, которые я только слышал.

Хотел было я начать с вами войну за Жан-Поля7 - но на бумаге это почти невозможно, и я отлагаю это до нашего свидания. Теперь удовольствуюсь тем, что спрошу вас: знаете ли вы Гомера? Возьмите Одиссею, хоть в переводе Фосса, и прочтите или перечтите ее. Эта молодость и свежесть, эта словно вечно смеющимся солнцем озаренная жизнь - вся эта прелесть первого появления поэзии в устах бессмертного и счастливого народа - лучше всего отвратит вас от той полусентиментальной, полуиронической возни с своей больною личностью, которой, посреди всех новейших писателей, отличается и Жан-Поль. Попробуйте и скажите мне, какие выйдут последствия.

Прощайте, любезная София Андреевна,-- хотел бы сказать - до свидания - да что за охота себя обманывать. Будьте здоровы и веселы и позвольте мне с чувством искреннего дружества пожать вашу руку...