Глава 14 - Степной король Лир - Повести Ивана Сергеевича Тургенева.

А именно: Сувенир, который с самого начала завтрака пил безостановочно, внезапно поднялся, весь красный, как бурак, со стула и, указывая пальцем на Мартына Петровича, залился своим дряблым, дрянным смехом.

- Великодушный! Великодушный! - затрещал он, - а вот мы посмотрим, по вкусу ли ему самому цридется это великодушие, когда его, раба божия, голой спиной... да на снег!

- Что ты врешь? Дурак! - презрительно промолвил Харлов.

- Дурак, дурак! - повторил Сувенир. - Единому всевышнему богу известно, кто из нас обоих заправский-то дурак. А вот вы, братец, сестрицу мою, супругу вашу, уморили - за то теперь и самих себя похерили... ха-ха-ха!

- Как вы смеете нашего почтенного благодетеля обижать? - запищал Слеткин и, оторвавшись от обхваченного им плеча Мартына Петровича, ринулся на Сувенира. - Да знаете ли, что если наш благодетель того пожелает, то мы и самый акт сию минуту уничтожить можем?..

- А вы все-таки его голой спиной - на снег... - ввернул Сувенир, стушевавшись за Квицинского.

- Молчать! - загремел Харлов. - Прихлопну тебя, так только мокро будет на том месте, где ты находился. Да и ты молчи, щенок! - обратился он к Слеткину, - не суйся, куда не велят! Коли я, Мартын Петров Харлов, порешил оный раздельный акт составить, то кто же может его уничтожить? Против моей воли пойти? Да в свете власти такой нет...

- Мартын Петрович! - заговорил вдруг сочным басом стряпчий; он тоже выпил много, но от этого в нем только важности прибавилось. - Ну, а как господин помещик правду сказать изволил! Дело вы совершили великое, ну, а как, сохрани бог, действительно... вместо должной благодарности, да выйдет какой афронт?

Я глянул украдкой на обеих дочерей Мартына Петровича. Анна так и впилась глазами в говорившего, и уж, конечно, более злого, змеиного и в самой злобе более красивого лица я не видывал! Евлампия отворотилась и руки скрестила; презрительная усмешка более чем когда-нибудь скрутила ее полные розовые губы.

Харлов поднялся со стула, разинул рот, но, видно, язык изменил ему...

Он вдруг ударил кулаком по столу, так что все в комнате подпрыгнуло и задребезжало.

- Батюшка, - поспешно промолвила Анна, - они нас не знают и потому так о нас понимают; а вы себе не извольте повредить. Напрасно вы гневаться изволите; вот у вас личико словно перекосилось.

Харлов поглядел на Евлампию; она не шевелилась, хотя сидевший подле нее Житков и толкал ее под бок.

- Спасибо тебе, дочь моя Анна, - глухо заговорил Харлов, - ты у меня разумница; я на тебя надеюсь и на мужа твоего тоже. - Слеткин опять взвизгнул; Житков выставил было грудь и ногой слегка топнул; но Харлов не заметил его старания. - Этот шалопай, - продолжал он, указав подбородком на Сувенира, - рад дразнить меня; но вам, милостивый государь мой, - обратился он к стряпчему, - вам о Мартыне Харлове судить не приходится, понятием еще не вышли. И чиновный вы человек, а слова ваши самые вздорные. А впрочем, дело сделано, решению моему отмены не будет... Ну, и счастливо оставаться! Я уйду. Я здесь больше не хозяин, я гость. Анна, хлопочи ты, как знаешь; а я к себе в кабинет уйду. Довольно!

Мартын Петрович повернулся к нам спиною, и не прибавив больше ни слова, медленно вышел из комнаты.

Внезапное удаление хозяина не могло не расстроить нашей компании, тем более, что и обе хозяйки тоже вскорости исчезли. Слеткин напрасно старался удержать нас. Исправник не преминул упрекнуть стряпчего в неуместной его откровенности.

- Нельзя! - отвечал тот. - Совесть заговорила!

- Вот и видно, что масон, - шепнул мне Сувенир.

- Совесть! - возразил исправник. - Знаем мы вашу совесть! Так же небось и у вас в кармане сидит, как и у нас грешных!

Священник между тем, уже стоя на ногах, но предчувствуя скорый конец трапезы, беспрестанно посылал в рот кусок за куском.

- А у вас, я вижу, аппетит сильный, - резко заметил ему Слеткин.

- Про запас, - отвечал священник со смиренной ужимкой; застарелый голод слышался в этом ответе. Застучали экипажи... и мы разъехались. На возвратом пути никто не мешал Сувениру кривляться и болтать, так как Квицинский объявил, что ему надоели все эти "никому не нужные" безобразия, и прежде нас отправился домой пешком. На его место к нам в карету сел Житков; отставной майор имел весьма недовольный вид и то и дело, как таракан, поводил усами - Что, ваше высокоблагородие, - лепетал Сувенир, - субординация, знать, подорвана? Погодите, то ли будет! Зададут феферу и вам! Ах вы, женишок, женишок, горе-женишок!

Сувенира так и разбирало; а бедный Житков только шевелил усами.

Вернувшись домой, я рассказал все виденное мною матушке. Она выслушала меня до конца и несколько раз покачала головою.

- Не к добру, - промолвила она, - не нравятся мне все эти новизны!

Иван Тургенев.ру © 2009, Использование материалов возможно только с установкой ссылки на сайт