Глава 2 -После смерти (Клара Милич) - Повести Ивана Сергеевича Тургенева.

В то время, о котором идет наша речь, обреталась в Москве некая вдова, грузинская княгиня - личность неопределенная, почти подозрительная. Ей было уже под сорок лет; в молодости она, вероятно, цвела той особенной восточной красотой, которая так скоро блекнет; теперь она белилась, румянилась и красила волосы в желтую краску. О ней ходили разные, не совсем выгодные и не совсем ясные слухи; мужа ее никто не знавал - и ни в одном городе она подолгу не живала. Ни детей, ни состояния у ней не было; но она жила открыто - в долг или иначе; держала, как говорится, салон и принимала довольно смешанное общество - большей частью молодежь Все в ее доме, начиная с ее собственного туалета, мебели, стола и кончая экипажем и прислугой, носило печать чего-то недоброкачественного, поддельного, временного... но и сама княгиня и ее гости, по-видимому, ничего лучшего не требовали. Княгиня слыла любительницей музыки, литературы, покровительницей артистов и художников; да и действительно интересовалась всеми этими "вопросами" даже до восторженности - и до восторженности, не совсем напускной. Эстетическая жилка в ней несомненно билась. К тому же она была очень доступна, любезна, - в сущности, очень добра, мягкосердечна и снисходительна... Качества редкие - и тем болеедорогие - именно в подобного рода личностях! "Пустая баба! - выразился о ней один умник, - а в рай попадет непременно! Потому: все прощает - и ей все простится!" О ней говорили также, что когда она исчезала из какого-нибудь города, она всегда оставляла в нем столько же заимодавцев, сколько людей, облагодетельствованных ею Мягкое сердце в какую хочешь сторону гнется.

Купфер, как и следовало ожидать, попал в ее дом и стал к ней близким...

злые языки уверяли: слишком близким человеком. Сам же он всегда отзывался о ней не только дружески, но с уважением-величал ее золотою женщиной - что там ни толкуй! - и твердо верил в ее любовь к искусству и в понимание ею искусства! Вот однажды, после обеда у Аратовых, разговорившись о княгине и об ее вечерах, он начал убеждать Якова нарушить хоть раз свою анахоретскую жизнь и позволить ему, Купферу, представить его своей приятельнице. Яков сперва и слушать не хотел.

- Да ты что думаешь? - воскликнул наконец Купфер, - о каком представлении речь? Просто возьму тебя, вот как ты теперь сидишь, в сюртуке - и повезу тебя к ней на вечер. Никаких там, брат, этике-тов не водится! Ты вот и ученый, и литературу любишь, и музыку (у Аратова в кабинете действительно находилось пианино, на котором он изредка брал аккорды с уменьшенной септимой) - а у ней в доме всего этого добра вдоволь! И людей ты там встретишь симпатических, безо всяких претензий! Да и, наконец, нельзя же в твои годы, с твоей наружностью (Аратов опустил глаза и махнул рукою) - да, да, с твоей наружностью, так чуждаться общества, света! Ведь не к генералам я тебя везу! Впрочем, я сам генералов не знаю! Не упирайся, голубчик!

Нравственность - дело хорошее, почтенное... Но зачем же в аскетизм вдаваться? Не в монахи же ты себя готовишь!

Аратов, однако, продолжал упираться; но на подмогу Купферу неожиданно явилась Платонида Ивановна. Хотя она и не поняла хорошенько, что это за слово такое: аскетизм? - однако тоже нашла, что Яшеньке не худо развлечься, на людей посмотреть - и себя показать. "Тем более, - прибавила она, - что я уверена в Федор Федо-рыче! В дурное место он тебя не повезет..." - "Во всей непорочности представлю его вам обратно!" - вскричал Купфер, на которого Платонида Ивановна, несмотря на свою уверенность, бросала беспокойные взгляды. Аратов покраснел до ушей - но возражать перестал.

Кончилось тем, что на следующий день Купфер повез его на вечер к княгине. Но Аратов недолго там остался. Во-первых, он нашел у ней человек двадцать гостей, мужчин и женщин, положим, и симпатических, но все-таки чужих; и это его стесняло, хотя беседовать ему пришлось очень немного а этого он больше всего боялся. Во-вторых, сама хозяйка ему не понравилась, хотя она и приняла его очень радушно и просто. Все в ней ему не понравилось и раскрашенное лицо, и взбитые кудри, и хрипловато-слащавый голос, визгливый смех, манера закатывать глаза под лоб, излишнее декольте - и эти пухлые, глянцевитые пальцы со множеством колец! Забившись в угол, он то быстро пробегал глазами по всем лицам гостей, как-то даже не различая их, то упорно глядел себе на ноги. Когда же наконец один заезжий артист с испитым лицом, длиннейшими волосами и стеклышком под съеженной бровью сел за рояль и, ударив с размаху руками по клавишам, а ногой по педали, начал валять фантазию Листа на вагнеровские темы - Аратов не вьвдержал и улизнул, унося в душе смутное и тяжелое впечатление, сквозь которое, однако, пробивалось нечто ему самому непонятное - но значительное и даже тревожное.

Иван Тургенев.ру © 2009, Использование материалов возможно только с установкой ссылки на сайт